«Habent sua fata libelli» («Книги имеют свою судьбу»), — сказал один древнеримский грамматик.

Библиотеки тоже. Ведь они суть собрания книг.

Рождение нынешней Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы овеяно легендой, впрочем, слишком трезво привязанной к действительности тех смутных пореволюционных лет, чтобы превратиться в миф. В легенде фигурируют шкаф с сотней книг, приехавшая из Саратова двадцатилетняя энтузиастка, будущая матерь-основательница библиотеки и ее бессменный директор на протяжении пятидесяти с лишним лет — Маргарита Ивановна Рудомино (М.И.), и некий Неофилологический институт в Москве. И все это правда, даже институт, которого на самом деле не было.

То есть решение о создании института как центра изучения иностранных языков было, и даже начало ему, как вспоминала М.И., было положено: заведена гербовая печать. Однако ученых, назначенных им руководить, «бросили», как тогда говорили, на ликвидацию научного прорыва в другом месте; воплощать решение стало некому, и институт самоликвидировался, не успев возникнуть.

Страшная то была зима. Проблема выживания несколько раз вставала перед библиотекой на протяжении ее недолгой истории, о чем еще будет сказано. Тогда же речь шла об элементарном физическом выживании. Корней Чуковский вспоминал о той зиме: «Была каморка холодная, темная, вся заваленная книжной рухлядью. Книги промерзли насквозь, берегла это добро исхудавшая, иззябшая девочка с распухшими от холода пальцами...»

Сберегла.

Библиотека выжила. Перешла в ведение управления все того же Наркомпроса — по науке — и в апреле 1922 года приняла первых читателей, тем заявив о себе как о научной и публичной одновременно.

А далее все шло заведенным порядком: приращение фондов и формирование коллекций, увеличение количества — и качества — читателей и пользователей, расширение функций, освоение новых видов работы — и появление новых служб и подразделений. И переезды, потому что старые помещения переставали вмещать и фонды библиотеки, и ее сотрудников, и, главное, читателей.

Первый по времени переезд (весна 1924 г.) — в здание Исторического музея на Красной площади, сначала в «царские покои» (три комнаты, специально построенные в 1883 году для Александра III, почтившего открытие музея высочайшим присутствием), потом — в другое крыло здания.

В мае того же года Неофилологическую библиотеку переименовали в Библиотеку иностранной литературы (БИЛ); еще раньше ей выделили резерв и поручили выписывать литературу из-за рубежа как для своих фондов, так и для научных учреждений и от дельных видных ученых, работавших в системе Наркомпроса.

Но в 1930 году БИЛ в срочном порядке «попросили» из музея — было решено за счет сноса части здания расширить проход на Красную площадь для демонстраций. Проход в конце концов расширили, «ликвидировав» Воскресенские ворота и часовню Иверской Богоматери, но библиотеке пришлось перебраться в перестроенное здание закрытой властями церкви Косьмы и Демьяна в Столешниковом переулке.

М.И. допускала, что это переселение, быть может, уберегло церковь от судьбы Иверской часовни. Если так, то в этом невольно ощущается промысел Божий: церковь Косьмы и Демьяна сейчас возвращена своему законному хозяину. Русской Православной Церкви, отреставрирована и вновь открыта для верующих.

Но это теперь, а тогда... Хорошо все же, что храм не превратили в кинотеатр, не заняли под мастерские, стройконтору или склад, но передали библиотеке. Для БИЛ же в то время переезд обернулся в полном согласии с русской поговоркой «Не было бы счастья, да несчастье помогло»: Библиотека смогла оборудовать свое первое книгохранилище, открыть несколько специализированных читальных залов и лекторий. Она еще раз сумела выжить.

Потом Библиотека получила другие здания и подсобные площади. В 1943-49 гг. ее читальные залы и научные отделы размещались в особняке в Лопухинском переулке. А в 1949 г. ей было передано здание бывшей торговой конторы русского фабриканта и мецената Саввы Морозова на улице Разина, недалеко от Красной площади. Там БИЛ смогла наконец собрать под одной крышей почти все свои отделы и службы, за исключением абонемента и хранилища основного фонда. Читатели старших поколений еще помнят «Разинку», как ее ласково называли в те годы; ее по-старомодному уютные интерьеры, домашнюю атмосферу небольших читальных залов и кабинетов, гда работалось в тесноте, да не в обиде.

В храме же Косьмы и Демьяна основной книжный фонд Библиотеки содержался вплоть до ее переезда в новое, специально для нее выстроенное и оборудование пятиэтажное здание с восьмиэтажным, на шестнадцать ярусов, книгохранилищем на Ульяновской улице, какой теперь возвращено ее историческое название – Николоямская. А в здании церкви разместилась типография Библиотеки, потом отошедшая к Министерству культуры тогдашнего Советского Союза и закрытая лишь после возвращения церкви верующим.

История строительства нового здания и переезда в него — тоже своего рода эпос. Первое постановление о строительстве было принято еще в 1932 году. Инстанции, как их тогда называли, то вставляли библиотеку в планы строительства, то вычеркивали. Перед войной был даже утвержден проект и выделена площадка — война помешала.

Наконец, в 1959 году было получено разрешение, в 1960-м строительство началось и в 1967 году благополучно завершилось. Но тут стало известно, что на новое здание претендует другая организация, куда более могущественная, чем библиотека. Чтобы не случилось похожего на то, что описал А.Солженицын в рассказе «Для пользы дела», М.И. приняла единственно правильное решение — провела «переселение» в аварийном порядке. Около четырех миллионов изданий были подняты на этажи хранилища и расставлены по полкам вручную. И это притом, что обслуживание читателей в здании «Разинки» не прерывалось ни на день. Так библиотека выжила в очередной раз.

В библиотеке находили пристанище и работу лица, считавшиеся идеологически не вполне благонадежными, имевшими те или иные причины относиться к Софье Владимировне (так эвфемистически именовали советскую власть) без чрезмерных восторгов. В 30-е годы это были специалисты-гуманитарии, в конце 40-х — начале 50-х годов — изгнанные из институтов, лабораторий и высшей школы противники «лысенковщины», а также жертвы кампании по борьбе с «безродными космополитами», попросту говоря, евреи и те, кто эту кампанию не поддерживал.

В результате в библиотеке сложился удивительный коллектив интеллигентнейших и знающих свое дело людей.

Возникает резонный вопрос: как с таким-то составом сотрудников библиотека иностранной, т.е. не советской, а «тамошней», закордонной литературы могла не просто существовать, но и развиваться в насквозь идеологизированном большевистском государстве? Тем более, что у нее были сильные противники (есть они и сейчас), очень многим не нравилось, что она уже по определению так или иначе приобщает людей к зарубежной культуре и дает знания о «чуждом капиталистическом мире».

Жалобы, «сигналы» о неблагонадежности, требования реформировать библиотеку или вообще ее закрыть постоянно шли в соответствующие инстанции. И лишь когда директором стала дочь самого председателя Совета министров СССР, библиотека впервые за всю ее историю была избавлена от постылых проверок на политическую и иную благонадежность.

В 30-е годы библиотека выполняла четкую установку на развертывание антифашистской пропаганды и делала это не за страх, а за совесть, благо такая установка отвечала духовному настрою нормальных здравомыслящих людей. В этом библиотеке помогали и советская творческая интеллигенция, и жившие тогда в СССР писатели-политэмигранты И.Бехер, Эми Сяо, Дж.Джерманетто и другие.

В эту деятельность естественно вписалась работа с испанскими детьми и эмигрантами, прибывавшими в Москву по мере того, как гражданская война в Испании близилась к победе противников республики: курсы русского языка, обеспечение литературой на испанском.

После заключения в августе 1939 года пакта Молотова — Риббентропа руководство страны сменило антифашистскую установку если и не на противоположную, то на нейтральную с оттенком дружелюбия по отношению к гитлеровской Германии. Было рекомендовано не увлекаться проведением антифашистских встреч, вечеров, выставок, а применительно к гитлеровцам вообще исключить из лексикона такие слова, как «фашист» или «нацист».

Стоит ли напоминать о том, что «рекомендации» властей имели тогда силу закона? БИЛ не могла им не следовать.

Немецкому языку и литературе теперь уделялось в ее работе особое внимание. Сейчас легко говорить о том, что и знание языка пригодилось в Великую Отечественную войну, и сама война велась не против немецкого на рода и его великой культуры, но против режима, открыто заявлявшего о презрении ко всякой куль туре. Сейчас можно со знанием фактов рассуждать о принципиальной близости режимов Стали на и Гитлера. Но тогда...

В связи с этим — одно любопытное свидетельство. В фондах ВГБИЛ имеется примечательная книга: перевод «Фауста» Гете, вышедший в Советском Союзе в 1942 (!) году, и не где-нибудь, а в серии «Школьная библиотека».

Едва ли такое издание могло «проскочить» по недосмотру, оно наверняка было согласовано на самом высоком уровне. Видимо, это был жест, сделанный по причинам, о которых ныне можно только гадать, что однако не преуменьшает огромного символического значения вы хода книги немецкого писателя в год, когда исход войны предрешен еще не был.

По аналогии возникает вопрос: а не была ли и сама Библиотека иностранной литературы своего рода «жестом», эдакой наглядной демонстрацией того, что ре жим радеет о приобщении масс к культурным сокровищам, накопленным человечеством?

Да, было и это, и библиотека занимала свое место в ряду зеркальных витрин советской культурной революции, которые выставлял на всемирное обозрение режим, заинтересованный в пропаганде не столько культуры, тем более иноземной, сколько самого себя и своей идеологии.

На нее возложили функции по обслуживанию иностранной литературой министерств, ведомств, центральных издательств и редакций, научных учреждений и организаций, не входивших в систему Академии наук СССР. Наконец, ей было поручено руководить комплектованием фондов иностранной литера туры в публичных библиотеках страны и оказывать им методическую помощь. Под все это выделили немалые по тем временам средства, включая валютные. ВГБИЛ открыла свой филиал в Издательстве иностранной литературы.

Таким образом, на базе библиотеки возникла обновленная централизованная система поступления иностранной литературы в страну, хорошо просматриваемая по вертикали. Эта система позволяла инстанциям (партия) и «компетентным органам» (НКВД-МГБ-КГБ) контролировать поступление изданий из-за рубежа и строго выборочное их использование — через так называемые спецхраны, куда направлялась литература, сочтенная режимом неугодной, и куда специалисты допускались только по особому разрешению с визой «органов», давая подписку о не разглашении прочитанного.

Легко и удобно было следить за тем, кто и какую литературу заказывает, кто ее обрабатывает и выдает читателям, а главное — кто и что читает. Дополнительным, на взгляд инстанций, плюсом было и то, что крамольная литература сосредоточена в одном месте, под рукой, и может быть представлена для ознакомления в любую минуту. Требования на книги поступали, например, даже из канцелярии всесильного Берии.

Сам факт существования этой централизованной системы не удивляет: было бы странно, если бы режим таковой не обзавелся, фактически она возникла в зародыше уже с созданием специальной библиотеки иностранной литературы. А в том виде, в каком она оформилась в 1948 году, она дожила — с различными модификациями и изменениями, перейдя от Главполиграфиздата под эгиду Министерства культуры, — до конца 80-х годов.

Маргарита Ивановна была не просто смещена — ее решительно вытеснили, убрали из библиотеки, самое ее имя было исключено из официального обихода. «Обыкновенная история» времен фундаментального «развитого» застоя, на годы которого почти целиком пришелся период директорства Л.А.: 1973—1987.

Сегодня было бы неразумно и даже нелепо следовать традиции тех времен и изображать «фигуру умолчания». Из песни слова не выкинуть — из книги не вы драть страницу — из времени не вычеркнуть годы: попытки сделать это заканчиваются конфузом, как свидетельствует та же история.

И тогда, и сейчас, по прошествии большого отрезка времени, Л.А. воспринималась как личность незаурядная, сильная, властная, целеустремленная. Она была убеждена в том, что библиотека дана ей в полное владение: имея право «казнить и миловать», она, однако, несет за нее полную ответственность. Недаром за ней прочно закрепи лось прозвище — «Хозяйка»: уважительное и, вместе с тем, несколько опасливое. Л.А. принимала к сердцу, и очень близко, благо библиотеки — так, как она его понимала в меру своего номенклатурного воспитания и послужного списка. Она вполне искренне стремилась к тому, что бы все было «как лучше», болела душой за библиотеку, принимала глубокое, подчас душевное, участие в судьбах сотрудников и коллег, — но и пренебрегала ими, когда, как считала она, того требует «польза дела». Когда придет время писать подробную историю ВГБИЛ и оценивать роль Л.А., эту ее двойственность — живой человек и номенклатурная фигура — следует учитывать в первую очередь.

Как ясно сегодня, это был необратимый шаг. Освободившиеся средства пошли на расширение и восполнение коллекций художественной литературы, изданий по общественным наукам, литературоведению, языкознанию и искусству, справочной литературы — всех, которыми по-прежнему гордится библиотека.

Перепрофилирование библиотеки повлекло за собой изменения и в ее структуре - реорганизацию служб и отделов, их слияние или, напротив, дробление, закрытие старых и открытие новых. Здесь тоже все было далеко не однозначно. Был, например, открыт, но потом произвольным решением закрыт отдел литературы стран Азии и Африки.

С другой стороны, так называемая группа гигиены книги была преобразована в научно-исследовательский отдел консервации и реставрации фондов. Был создан отдел редкой книги, редкие и ценные издания выделены в отдельный фонд, приступили к их научному описанию.

В 1975 году библиотеке был передан двухэтажный особняк в стиле русского неоклассицизма, расположенный на тогдашней Ульяновской улице напротив главного здания библиотеки. Особняк отреставрировали, оборудовали в нем комплекс из двух небольших залов — для проведения литературных гостиных, встреч, вечеров — и приняли решение переместить в его совершенно неприспособленные для хранения литературы помещения весь фонд редкой книги, не вняв предостережениям В.И.Стеблевского. Впоследствии этот фонд пришлось «переселять» обратно в основное книгохранилище.

Так ВГБИЛ вступила в период перестройки. Жажда открытости, правды, перемен, охватившая огромное государство, не могла, понятно, обойти стороной библиотеку. Само время, исполненное требовательных ожиданий, вступило в конфликт с державным стилем руководства директора, конфликт же, как говорилось, был усугублен привходящими обстоятельствами. В июне 1987 года Л.А. Гвишиани-Косыгина подала в отставку, и Министерство культуры СССР назначило заместителя директора Государственной библиотеки СССР им.В.И.Ленина Наталью Петровну Игумнову директором ВГБИЛ.

То ли оскорбительная для коллектива манера, в которой новый директор был, как тогда выражались, «спущен сверху», то ли своеобычность библиотеки, требующая подхода осторожного и проницательного, то ли затягивание с назревшими переменами, а возможно, все вместе и что-то еще были тому причиной, но отношения у нового директора с коллективом не сложились. Когда коллектив ВГБИЛ добился в 1989 году права провести конкурс и выбрать директора, он проголосовал за известного ученого, потомственного филолога, доктора наук Вячеслава Всеволодовича Иванова (В.В.).

В.В. пробыл на этом посту сравнительно недолго: загруженность научной и преподавательской работой заставила его уйти из библиотеки в ноябре 1993 года. Но при нем были осуществлены три очень важные, имеющие принципиальное значение акции. ВГБИЛ одной из первых среди тогда еще советских библиотек ликвидировала спецхран: издания, пребывавшие в «закрытом» фонде, были переведены в основной фонд и стали доступными любому читателю ВГБИЛ, а помещения бывшего спецхрана отдали детскому читальному залу и залу литературы по изобразительному искусству.

В 1990 году была восстановлена справедливость и к названию библиотеки в 1991 году прибавлено — имени Маргариты Ивановны Рудомино. Наконец, в 1992 году был создан Международный попечительский совет ВГБИЛ, при званный не столько опекать библиотеку, сколько всячески ей помогать и содействовать.

А то, что ей жизненно необходима помощь, библиотека познала на собственном горьком опыте. На директорство В.В. Иванова выпали одни из самых трудных лет в истории ВГБИЛ. Общая нестабильность и неуверенность сказывались на ее работе, исключали возможность составления долгосрочных проектов и планов. Загадывать на будущее казалось бессмысленным, и это постоянно находило подтверждение.

Достаточно сказать, что работа проходившей в Москве 57-й сессии Совета и Генеральной конференции ИФЛА пришлась на дни августовского путча 1991 года. Последовавший вскоре за тем распад СССР привел к ликвидации союзных министерств, в том числе Министерства культуры РСФСР, в ведении которого находилась библиотека, и ВГБИЛ, со своим всесоюзным статусом, осталась без хозяина, то есть без средств.

В этом подвешенном состоянии, то есть лишенной бюджетного финансирования, библиотека пребывала около года, пока, сменив статус всесоюзной на всероссийскую, но обрела нового хозяина — Министерство культуры Российской Федерации.

Неизвестно, сумела бы она продержаться на плаву без средств все это время, а если б и сумела, то какой ценой. Уцелеть и выжить она смогла благо даря неординарному и смелому, по тем временам, решению руководства — оборудовать в стенах библиотеки французский культурный центр и разместить у себя московскую штаб-квартиру Британского Совета.

Это решение не было столь скоропалительным, как представляется на первый взгляд. Во ВГБИЛ еще с последних лет перестройки задумывались, каково должно быть ее место в библиотечной системе страны в новых исторических реалиях. За многолетними разговорами об уникальности ВГБИЛ как-то терялся тот очевидный факт, что эта уникальность в главном и основном определялась уникальностью коммунистического режима в советском его варианте.

Немалую роль в принятии этого решения сыграла заместитель В.В., с 1993 по 2015 год генеральный директор ВГБИЛ - Екатерина Юрьевна Гениева, филолог, доктор педагогических наук.

Государственная библиотека иностранной литературы — действительно редчайший случай в мировой библиотечной практике, и прежде всего потому, что в других странах не возникало идеологических предпосылок к концентрации основного массива иностранных изданий в одном централизованном хранилище. Когда же такие предпосылки отпали, ВГБИЛ должна была найти себе «нишу» в деидеологизированном обществе.

Понемногу начала проясняться новая концепция ВГБИЛ как культурного и просветительского учреждения, сочетающего в своей деятельности функции публичной научной гуманитарной библиотеки и международного центра встречи национальных культур (или, что одно и то же, международного культурного центра экуменического плана).

Эта концепция была бы принята в любом случае, ибо только так ВГБИЛ смогла бы занять свою определенную нишу среди других федеральных библиотек страны, не дублируя их деятельности и реализуя накопленные ею за семь десятков лет опыт и потенциал. Безвыходное положение, в котором оказалась библиотека, всего лишь ускорило процесс и заставило ее безотлагательно приступить к воплощению новой концепции развития.

Тем самым было положено начало рассчитанной не на один год реконструкции ВГБИЛ, реконструкции в нескольких смыслах слова - строительству, ремонту и переоборудованию зданий и помещений; освоению и внедрению новейших библиотечных и информационных технологий; совершенствованию традиционных и разработке и апробированию новых видов деятельности.

Впрочем, эта работа продолжается и по сей день.